В этот день 31 августа 1941 года ушла из жизни поэт Марина Ивановна Цветаева. Чаще всего говорят о её самоубийстве – будто бы она повесилась. Однако последние данные заставляют по-новому взглянуть на эту трагедию.
Я по образованию юрист-криминолог, увлекаюсь литературой, имею опыт стихосложения (1154), написал два романа-исследования. Как криминолог и литератор я провёл собственное расследование, которое и предлагаю вашему вниманию.
13 июня 2024 года в рамках «литературного путешествия» мы побывали в Болшево (Москва), где Цветаева жила на госдаче НКВД. Теперь там музей Марины Цветаевой. Там у нас состоялся интересный разговор с экскурсоводом Алёной Трубицыной.






Каждый раз, когда хочу написать о выдающемся человеке, у меня нет мысли опорочить его светлый образ, есть лишь желание докопаться до истины. Однако в процессе «копания» обнаруживаются такие факты, которые превращают исследование в детективное расследование.
Я посмотрел несколько документальных фильмов о Марине Цветаевой и художественный фильм "Зеркала" (2013), где в главной роли снялась Виктория Исакова.

На сегодня есть несколько версий гибели Марины Цветаевой.
Сестра Анастасия Цветаева утверждала, что мысль о самоубийстве тревожила Цветаеву с молодости; будто бы ещё в 1908 году Марина предприняла попытку свести счёты с жизнью – прямо во время спектакля «Орлёнок» (где играла Сара Бернар), – но револьвер дал осечку.
Анастасия Ивановна считает, что самоубийство это был уход во имя спасения сына, поскольку Марина внушила себе, что без неё, бывшей белоэмигрантки, его ждёт более хорошее будущее. Перед смертью Марина Цветаева написала письмо, в котором просила позаботиться о судьбе её сына Мура.

Как-то отец Цветаевой Иван Владимирович сказал дочери Марине: «Кто ни во что не верит, заканчивает жизнь в петле».
В 1919 году Цветаева признавалась: «Я, конечно, кончу самоубийством, ибо всё моё желание любви – желание смерти. Это гораздо сложнее «хочу» или «не хочу»… Сейчас я так мучаюсь (хочу умереть) – … от того, что я никому не нужна».

Однако за всю жизнь Марина Цветаева не предприняла ни одной реальной попытки самоубийства, хотя часто думала свести счёты с жизнью.
«Мне кажется, что я уже себя посмертно боюсь. Я не хочу умереть, я хочу не быть...»

Близкая знакомая поэта Марина Белкина, общавшаяся с Цветаевой в 1940-1941 годах, утверждает, что мысли о смерти у неё были уже давно, но с началом войны внутренний надлом усугубился настолько, что Марина Ивановна потеряла над собой контроль.

Третью версию впервые выдвинул в 1980 году литератор Кирилл Хенкин, а затем её взяла на вооружение авторитетный цветаевед Ирина Кудрова. Суть версии в том, что в эвакуации в Елабуге Цветаевой занималось местное отделение НКВД. Возможно, ей предлагали стать тайным осведомителем в обмен на работу в столовой Литфонда и прописку в Чистополе.

Другой литературовед Вячеслав Головко, жил в Елабуге в 1960-х годах и много беседовал с очевидцами трагедии и хозяевами дома, где повесилась Марина Ивановна. Головко утверждает, что хозяева дома Бродельщиковы находились под контролем КГБ и всем рассказывали стандартный текст «воспоминаний». А.И. Бродельщикова всегда рассказывала, что дверь в сени, где она обнаружила 31 августа М.И. Цветаеву в затянутой петле, была закреплена верёвками изнутри. Но однажды, в более доверительной беседе, Бродельщикова проговорилась и сказала правду: «Дверь была приоткрыта…»
То есть, Цветаевой могли «помочь»… Но кто?

В 2001 году в своей монографии «Марина Ивановна, ведь это было не самоубийство?» Галина Фоменко предприняла попытку доказать, что поэта убили сотрудники НКВД.

Так это было УБИЙСТВО или САМОУБИЙСТВО?

Чтобы найти ответ на этот вопрос, проанализируем жизнь Марины Ивановны. Мы путешествовали по местам, где бывала Цветаева: посетили в Коктебеле музей Максимилиана Волошина и его могилу, побывали в Берлине, в Праге, в Париже и Швейцарии.

Марина Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в Москве. Её отец, Иван Владимирович, сын сельского священника, благодаря своим способностям и упорству стал профессором Московского университета, известным филологом и искусствоведом, директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств (ныне музей им. А.С. Пушкина).

Мать, Мария Мейн (по происхождению из обрусевшей польско-немецкой семьи), была пианисткой, ученицей Николая Рубинштейна. Замуж вышла без любви за человека, вдвое её старше. У Марины были младшая сестра Анастасия, брат Андрей и сестра Валерия по отцу.

От отца Марина унаследовала страсть к труду, отсутствие карьеризма, простоту и отрешённость. От матери любовь к музыке, природе, стихам, к Германии, а также «страсть к еврейству. Один против всех. Heroica». «Её (матери – Марии Мейн) мятеж, её безумие, её жажда дошли в нас до крика», – вспоминала Цветаева.

От отца Цветаевой передалась любовь к античной мифологии, впоследствии отразившаяся в её стихах. Уже в шестилетнем возрасте Марина начала писать стихи, причём не только на русском, но на французском и немецком языках. В 1899–1902 годах Марина училась в Музыкальном Общедоступном училище по классу фортепиано.

Уже с первых лет жизни неистощимая на выдумки Марина поражала и даже пугала взрослых своим неуёмным воображением, бурным темпераментом и полным отсутствием почтения к правилам и традициям. Отец не мог совладать со своеволием дочери и по-своему её жалел, понимая, откуда проистекают все шероховатости характера: «Какие способности дала природа этой … девочке! Как она будет жить с ними? Ей будет очень трудно».

Осенью 1902 года Марина вместе с семьёй уехала в Италию. В 1903-1904 годах мать отдала Марину и Асю в католический пансион в Лозанне, где девочки успешно учились, хромала только дисциплина. В Швейцарии Марина сполна вкусила чары вольнолюбия. Швейцария действительно вольнолюбивая страна, в чём мы смогли убедиться.

Возвратившись в Россию, Марина начала кочевать по разным учебным заведениям. Осенью 1906 года её устроили в пансион на Старой Басманной. Но уже через полгода преподаватели поспешили избавиться от строптивой ученицы, сеявшей революционную смуту среди воспитанниц. Затем были ещё две гимназии, но и в них Марина из духа противоречия и от скуки вела себя не лучшим образом.



Одна из цветаевских подруг тех лет, Валентина Перегудова вспоминала: «Многие не любили Марину за её кажущееся самомнение и отчуждённость от других пансионерок; они применяли к ней детское выражение «задирает нос». Среди девочек она держала себя обычно деланно развязано, порой резкой и грубоватой, и никто не мог подозревать, что под этой маской скрывается застенчивый человек с мягким характером и нежной, чуткой душой».
Окончив с грехом пополам семь классов, Марина решили поставить точку в своём «официальном» образовании.



Марина не была красавицей и в юности очень скептически относилась к своей внешности. Она стала методично создавать свой образ: ограничила себя в еде, увлеклась пешими прогулками, отказалась от очков, несмотря на сильную близорукость (поэтому она почти никогда не смотрела не собеседника – лица-то всё равно хорошо разглядеть не могла). Цветаева подобрала себе стрижку – в скобку – и выкрасила волосы в золотой цвет, выгодно оттенявший её глаза цвета крыжовника.
На руках Марина любила носить серебряные украшения – кольца и широкие браслеты-запястья. Золото не признавала.
В 17 лет девушка закурила, и с тех пор её редко можно было видеть без папиросы. Курила ли она только табак, не известно.
К 20-ти годам облик Цветаевой приобрёл, по выражению её дочери Али, «породную сухопарость».



В 16 лет Марина пережила «разрыв с идейностью» и «взрыв бонапартизма» – она «безумно полюбила Наполеона I и Наполеона II, целый год жила без людей, одна в своей маленькой комнатке, в своём огромном мире». В 1909 году Цветаевой взбрело в голову побывать на родине Наполеона, и она уговорила отца отпустить её одну (!), в Париж. Предлог для путешествия был найден — краткий курс лекций по средневековой литературе в знаменитой Сорбонне.

Осенью 1909 года Цветаева посещала лекции и клубные собрания при издательстве московских символистов «Мусагет», через год — собрания кружка «Молодой Мусагет», что значительно расширило круг её литературных знакомств.

В сентябре – октябре 1910 года Цветаева напечатала за свои деньги первый сборник своих стихов «Вечерний альбом». Её творчество привлекло внимание знаменитых поэтов: Валерия Брюсова, Максимилиана Волошина и Николая Гумилёва. Зимой 1910/1911 годов Цветаева написала свою первую критическую статью «Волшебство в стихах Брюсова».



В конце 1910 года в Москве состоялось знакомство Цветаевой с поэтом и литературным критиком Максимилианом Волошиным. В следующем году она посетила знаменитый волошинский «Дом поэтов» в Крыму. Там же, в Коктебеле, в мае 1911 года Цветаева познакомилась с Сергеем Эфроном, который был моложе её ровно на один год. Отец Сергей Яков Эфрон был из еврейской семьи, революционер-народоволец, как и его жена Елизавета Дурново — она покончила собой, когда узнала, что её младший сын повесился.



27 января 1912 года Марина и Сергей обвенчались в церкви Рождества Христова в Москве. Отец Марины был категорически против: ему не понравилось еврейское происхождение Эфронов и их революционные настроения.
В сентябре того же года у Марины и Сергея родилась дочь Ариадна (Аля) – в честь мифической Ариадны. «Назвала от романтизма и высокомерия, которые руководят всей моей жизнью», – объяснила мать.



В шесть лет маленькая Аля писала в своём дневнике: «Моя мать очень странная. Моя мать совершенно не похожа на мать. Матери всегда любуются на своего ребёнка, и вообще на детей, а Марина маленьких детей не любит…»

Свою встречу с мужем Марина называла «чудом». «За три – или почти три - года совместной жизни ни одной тени сомнений друг в друге. Он – мой самый родной на всю жизнь. Я никогда бы не могла любить кого-нибудь другого, у меня слишком много тоски и протеста. Только при нём я могу жить так, как живу – совершенно свободная».

По характеру и по взглядам Сергей и Марина были совершенно разными людьми. Но Марина дала клятву «буду ходить за вами как собака», и всю жизнь следовала за мужем: Они всегда обращались друг к другу на ВЫ.
«Наш брак до того не похож на обычный брак, что я совсем не чувствую себя замужем и я совсем не переменилась (люблю всё то же и живу всё так же, как в 17 лет)».

В марте 1917 года Цветаева родила дочь Ирину. Отношение матери к дочери граничило с жестокостью. Так, уходя из дома, Марина Ивановна привязывала маленькую Ирину к ножке кровати, чтобы та, голодная, не добралась до помойного ведра. В доме часто не хватало еды, и мать отдала детей приют, написав, что это не её дети. Вскоре заболевшую Алю забрала домой, а Ирина умерла в приюте 3 февраля 1920 года. Знакомые даже не знали о существовании младшей дочери. Когда Марина случайно узнала о смерти Иры, то даже не захотела проводить её в последний путь. «Мне стыдно, что я жива».



После октябрьской революции 1917 года и до конца жизни Марина боролась с ненавистным бытом, ощущая себя «живой душой в мёртвой петле». Поэт рубила дрова, варила в самоваре картошку, стирала бельё, на рынке обменивала вещи на еду.

Сергей Эфрон с 1918 года служил в рядах Добровольческой армии на юге России. Цветаева жила в Москве, с ноября 1918 года служила в Информационном отделе Комиссариата по делам национальностей (Наркомнац), в апреле 1919 года — в Центральной коллегии попечения о пленных и беженцах (Центрпленбеж), в ноябре 1920 года — в театральном отделе Наркомпроса. Нигде долго не задерживалась.

В эти годы Цветаева создала цикл стихов «Лебединый стан», проникнутый сочувствием к белому движению. С января 1921 года Марина регулярно посещала литературные вечера Всероссийского союза поэтов, выступала с чтением своих новых произведений. В начале 1922 года в Москве вышел сборник «Вёрсты», горячо принятый читателями и критиками, а в Берлине — сборник «Разлука» с полной редакцией поэмы «На красном коне».

Эфрон к тому времени уже был в Праге, где стал студентом философского факультета Карлова университета. Там его отыскал находившийся в заграничной командировке Илья Эренбург и передал письмо от Цветаевой. В июле 1921 года, также через Эренбурга, Марина получила первое за 3,5 года письмо от мужа, который звал её к себе. В конце года Марина начала готовиться к отъезду из России: переписывала набело рукописи, приводила в порядок архив, раздавала и распродавала вещи.

После 11 месяцев ожидания, Марина наконец получила разрешение на выезд из советской России. Анастасия Цветаева утверждала, что Марина не эмигрировала, а просто выехала к мужу.
Борис Пастернак в романе «Доктор Живаго» пишет, что многим желающим выехать из России ставили как условие сотрудничество с иностранным отделом ОГПУ.

11 мая 1922 года Цветаева с дочерью выехала из Москвы в Ригу, где сделала пересадку на берлинский поезд. Прожив в Берлине 11 месяцев (их устроил Илья Эренбург), семья Цветаевой на три года переехала в предместья Праги, где они сменили шесть адресов.



Летом 1924 года Марина огорошила Эфрона, что ждёт ребёнка. 1 февраля 1925 года родился мальчик. Эфрон не хотел ребёнка, но принял его как своего. Поговаривали, что ребёнок от друга Сергея Эфрона – Константина Родзевича (тайного агента ОГПУ, который завербовал Эфрона).
Родзевич сына своим не признал и прервал отношения. Марина Цветаева посвятила ему свои знаменитые «Поэма Горы» и «Поэма Конца». До сих пор точно не известно, кто же такой был Родзевич.

Цветаева говорила, что высчитала, будто Родзевич не мог быть отцом её сына, а настоящий отец Мура – Борис Пастернак, с которым у неё был эпистолярный роман. Первые десять дней мальчик носил имя Борис (в честь Пастернака). Но по настоянию Эфрона мальчика крестили Георгием. В семье его звали домашним прозвищем Мур.

С рождением ещё одного ребёнка обострились финансовые проблемы, и Цветаева решила переехать во Францию, где надеялась в Париже издать свою книгу и устроить поэтический вечер. Вначале был успех, но надежды на более лёгкую жизнь во Франции не оправдались. С 1930-х годов Цветаева с семьёй жила практически в нищете.

«Никто не может вообразить бедности, в которой мы живём. Мой единственный доход — от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живём на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода».

Ни один из русских писателей не переживал столь чудовищный разрыв между бытом и Бытием. Цветаева мечтала о своём собственном, не кухонном, столе, и сравнивала себя с «варевом, которое непрестанно кипит» на примусе.
В житейских делах Марина была абсолютно беспомощна. «С бытом мы не умеем справиться, он – Ахиллесова пята». «Быт мне мозги отшиб!».

На поэте всегда стоит «особая печать неуюта». Но Цветаеву отличала «катастрофичность» мышления. Она писала: «Благоприятные условия? Их для художника нет. Всякое творчество … перебарывание, перемалывание, переламывание жизни – самой счастливой… И как не жестоко сказать, самые неблагоприятные условия – быть может – самые благоприятные».



В Париже Марину печатали, но при этом пеняли, что её произведения слишком заумны для «среднего» читателя. Прямота и независимость Цветаевой раздражали коллег не меньше, чем её своеобразная поэтическая манера и романтизм. Марина же видела причину своей неудачи в том, что появилась несвоевременно: «я неэмигрант, что я по духу, т.е. по воздуху и по размаху – там, туда, оттуда».

Живя в Париже, Цветаева испытывала острую ностальгию по России, отразившуюся в её стихах.

До Эйфелевой – рукою
Подать! Подавай и лезь.
Но каждый из нас – такое
Зрел, зрит, говорю, и днесь,

Что скушным и некрасивым
Нам кажется ваш Париж.
"Россия моя, Россия,
Зачем так ярко горишь?"

Цветаева признавалась: «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию – может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри – тот потеряет её лишь вместе с жизнью...»

В семье постоянно возникали споры на тему возвращения в Россию. Марина противилась желанию мужа, который уже принял твёрдое решение вернуться в СССР. Его поддерживала дочь Ариадна.
Цветаева считала, что прежней России больше не существует и возвращаться некуда. В своих стихах она писала: «Можно ли вернуться в дом, который — срыт?».

15 марта 1937 года Ариадна первая из семьи получила возможность вернуться на родину, и в Москве устроилась на работу в журнал «Revue de Moscow».

Эфрон жил своими интересами. Из монархиста и белогвардейца он превратился в одного из организаторов парижского «Союза возвращения», а в 1932 году начал ходатайствовать о получении советского паспорта. Дело в том, что с 1931 года Эфрон начал тайно сотрудничать с иностранным отделом ОГПУ: выполнял обязанности вербовщика и лично завербовал для советской разведки 24 парижских эмигранта.

Знала ли Марина о работе Эфрона, что он причастен к убийствам своих старых товарищей по белой гвардии?

10 октября после допроса в полиции Сергей Эфрон скрылся. Его обвиняли в том, что он был завербован НКВД и участвовал в покушении на Льва Седова, сына Троцкого, а также убийстве генерала Кутепова, похищении генерала Миллера, убийстве советского разведчика-нелегала невозвращенца Игнатия Рейсса (Натан Маркович Порецкий).
Эфрон бежал в Гавр, и его, как сотрудника НКВД, тайно на советском пароходе переправили в СССР под фамилией "Андреев".

Когда Цветаеву вызвали в полицию, она с удивлением узнала, что её муж обвиняется сразу в нескольких заказных политических убийствах. Она была в шоке, поскольку абсолютно доверяла мужу. «Его доверие могло быть обмануто, моё к нему остаётся неизменным», – заявила она на допросе. Марина стала читать стихи, её посчитали психически больной и отпустили.

На Цветаеву сильно воздействовала атмосфера, сложившаяся вокруг неё из-за деятельности мужа. Но к Цветаевой, как к жене провалившегося агента НКВД, проявило интерес советское полпредство. Поскольку Марину перестали печатать, знакомые от неё отвернулись, она решила вернуться на родину. «Всё меня выталкивает в Россию, в которую я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там я невозможна».

11 июля 1939 года Марина с Муром уехали в Россию на том же самом пароходе, на котором ранее сбежал Эфрон.
19 июля прибыли в Москву, а оттуда сразу отправились в посёлок Болшево, где на даче НКВД уже жили Сергей Эфрон и дочь Аля. Рекомендовано было не выезжать, жить инкогнито. «Торты, ананасы, от этого – не легче». Цветаева поняла, что попала в ловушку. «Живу без бумаг, никому не показываюсь. Погреб: 100 раз в день. Когда – писать?.. … Некогда … за переводы платят, за своё – нет».

С точки зрения ГПУ, дело «Рейсса» закончилось неудачно. Эфрон понимал, что рано или поздно придётся за это отвечать. К власти пришёл Берия.
27 августа 1939 года ночью была арестована Ариадна Эфрон. Она считала, что арестовали её лишь с одной целью: подготовить дело её отца. Ариадна не выдержала ночных допросов с пристрастием и подписала всё, что от неё требовали: что она и отец шпионы.
10 октября был арестован Сергей Эфрон. Ему предъявили обвинения в измене родине, сотрудничестве с французской разведкой, троцкистские симпатии (хотя именно он «разрабатывал» старшего сына Троцкого Льва Седова).

16 октября 1941 года Сергей Эфрон был расстрелян на Лубянке (по другим данным — в Орловском централе). Он никого из товарищей не сдал, и в последнем слове заявил, что никогда не был французским шпионом, а лишь советским разведчиком. Реабилитирован в 1956 году.

Арестованная в 27 лет Ариадна Эфрон восемь лет провёла в исправительно-трудовых лагерях. В 1949 году её вновь арестовали и отправили на пожизненную ссылку в Туруханский район. Ариадна Эфрон была реабилитирована в 1955 году после пятнадцати лет заключения и ссылки.

Некоторые гадают, на какую разведку работала Цветаева: на немецкую, английскую, французскую или советскую?

Почему не арестовали Цветаеву, не известно. Марина боялась ареста, ночью почти не спала, всего опасаясь. Она не знала, где находятся дочь и муж, стояла в тюремных очередях, несколько раз письменно обращалась лично к Берии. В сентябре 1940 года записала в тетради: «Я не знаю человека робче себя. Боюсь – всего… Никто не видит – не знает, – что я год уже (приблизительно) ищу глазами – крюк… Я год примеряю – смерть».

О чёрная гора,
Затмившая – весь свет!
Пора – пора – пора
Творцу вернуть билет.

Отказываюсь – быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь – жить.
С волками площадей

Отказываюсь – выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть –
Вниз – по теченью спин.

Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один – отказ.


19 октября Марина с сыном покинули дачу НКВД в Болшево, на которой прожили 145 дней, и перебрались к сестре мужа в «полторы комнатки». Потом они ещё долго скиталась по разным квартирам.
Одни друзья боялись встречаться с Цветаевой, другие пытались оказать посильную помощь. Благодаря Пастернаку Марина получила заказ на переводы национальных поэтов. Он же организовал ей встречу с членом Правления Союза советских писателей П.А. Павленко.

Гослитиздат предложил Цветаевой подготовить к изданию книгу своих стихов. Она подготовила, но получила «убийственный» отзыв авторитетного критика Корнелия Зелинского: «Истинная трагедия Марины Цветаевой заключается в том, что, обладая даром стихосложения, она в то же время не имеет что сказать людям».

Марина сравнивала возвращение на родину с добровольным возвращением каторжанина на каторгу. Но постепенно смирилась: «писателю там лучше, где ему меньше всего мешают писать, т.е. дышать».



Дочь Аля, обожавшая мать, говорила: «Мама! Когда ты пишешь – ты только водишь рукой, а пишет – душа».
В своих мемуарах Ариадна Эфрон так описывала часы работы Марины Цветаевой: «Отметя все дела, все неотложности, с раннего утра, на свежую голову, на пустой и поджарый живот. Налив себе чашечку кипящего чёрного кофе, ставила её на письменный стол, к которому каждый день своей жизни шла, как рабочий к станку – с тем же чувством ответственности, неизбежности, невозможности иначе… Глохла и слепла ко всему, что не рукопись, в которую буквально впивалась – остриём мысли и пера. На отдельных листах не писала – только в тетрадях, любых – от школьных до гроссбухов. Писала простой деревянной ручкой с тонким (школьным) пером… Бормотала, пробуя слова на звук. Не вскакивала, не расхаживала по комнате в поисках ускользающего – сидела за столом как пригвождённая…»

Война застала Цветаеву за переводами Федерико Гарсиа Лорки. Получить эту работу помог Борис Пастернак. Он же помогал ей упаковывать вещи для отъезда в эвакуацию 7 августа 1941 года. Принёс верёвку, чтобы перевязать чемодан, и, заверяя в её крепости, пошутил: «Верёвка всё выдержит, хоть вешайся». Впоследствии ему передали, что именно на ней Цветаева в Елабуге и повесилась.

Марина уже в начале августа 1941 года собралась в эвакуацию, поскольку боялась войны с Германией, считала, что СССР не выстоять, как не выстояли Чехия и Франция. Сын отказывался ехать. Но 8 августа 1941 года Цветаева с сыном всё же уехали на пароходе и 18 августа прибыли в городок Елабуга.

Их расселили в избе простых людей Бродельщиковых, где дед и бабка жили с внуком. Цветаева пыталась найти работу преподавателя в педагогическом техникуме, в детской библиотеке, но безуспешно. Она пытались продать своё столовое серебро, но покупателей не нашлось. В Елабуге быстро узнали, что к ним приехала жена белогвардейца из Парижа. 20 августа Марину вызвали в местные органы НКВД и предложили работу переводчицей с немецкого языка. Но Марина отказалась, опасаясь, что её заставят писать доносы.

Понимая, что выжить в Елабуге без работы невозможно, Марина стала хлопотать о переезде в соседний Чистополь, где была целая колония эвакуированных членов Союза писателей. Совет эвакуированных Литфонда разрешает ей прописаться в Чистополе. Вряд ли прописку разрешили без санкции надзорных органов. Марина написала заявление в совет Литфонда: «Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда. 26 августа 1941 года». Столовая ещё создавалась, но обещали ответить положительно.

Последнюю ночь в Чистополе Цветаева провела в общежитии писателей. Зная общительность Марины, можно предположить, что беседа со знакомыми писателями продолжалась всю ночь и касалась самых злободневных тем.
28 августа Цветаева вернулась в Елабугу с намерением перебраться в Чистополь. Но тут что-то произошло. Марина отказывается от переезда в Чистополь и остаётся в ненавистной Елабуге.
Почему?

Если действительно, от безысходности, Марина согласилась сотрудничать с НКВД за прописку и работу (а работа в столовой – даже посудомойкой – в годы войны это гарантированное выживание), если она вначале согласилась, а потом решила отказаться, то ей действительно ничего не оставалось как повеситься.
Или же с ней решили расправиться…
Это напоминает мне «самоубийство» через повешение другого поэта – Сергея Есенина.

У Марины была только одна мысль – спасти сына. Мур хотел в Чистополь, чтобы там поступить в школу, специально устроенную для детей писателей. Но когда мать сказала, что ни в какой Чистополь они не поедут, можно представить, какой скандал устроил ей сын.
На слова матери, что вместе им не ужиться и кто-то должен умереть, сын жёстко ответил: "Да, ты права, кого-то из нас вынесут отсюда вперёд ногами..."



В воскресенье 31 августа 1941 года хозяйка дома Анастасия Ивановна Бродельщикова пошла на объявленный «воскресник». Мур пошёл вместо матери, решивший остаться дома. Хозяин дома с внуком ушли ловить рыбу. Когда Бродельщикова вернулась домой и вошла в сени, то споткнулась о стул и увидела висящую в петле Цветаеву. Марина повесилась, даже не сняв фартук. В фартуке нашли маленькую записную синюю книжицу, в которой она никогда не писала. Там было всего два слова: «кишки» и «Мордовия».

Цветаева оставила три предсмертные записки: «эвакуированным», сыну и Асеевым. Первая – тем, кто будет её хоронить (эта записка позже стала известна под условным названием «эвакуированным», оригинал был утерян следователем…).
«Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н.Н. Асееву. Пароходы — страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом — сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадёт. Адр. Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте».

Записка сыну: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик».

В какой тупик попала Цветаева, о каком тупике писала?

Последнее, что держало Цветаеву в жизни, был её любимый сын Мур.
Уйти из жизни, фактически бросить сына из-за любви к нему, кажется не логичным, учитывая весьма трезвый характер последних писем. Если, конечно этому не способствовал сам сын. Он часто ругался с матерью, стремясь избавиться от её настойчивой опеки.



Мур вырос в атмосфере гипертрофированной материнской любви, с твёрдым убеждением в собственной исключительности, внушённым ему матерью. В 1941 году ему исполнилось 16 лет, это был крупный молодой человек с надменным выражением лица. Он тяготился своей деспотичной матерью и не знал, как избавиться от её обременительной любви.

Некоторые обвиняли Мура в гибели матери. Дескать, его грубость и холодность подтолкнули Марину к петле. Мура называли «прокурором» для матери. Он будто бы обвинял мать во всех грехах, в ошибочности возвращения в СССР, в ненужности её стихотворчества. Друзья Мура позже говорили, что он винил себя в смерти матери.

Марина Цветаева была похоронена 2 сентября 1941 года на Петропавловском кладбище города Елабуга. Сын отказался придти на похороны, заявив, что не видит смысла прощаться с мёртвыми и хочет запомнить мать живой.

Марина всю жизнь звала себя сумрачной язычницей, и сама всю жизнь пророчила свою судьбу.
«Я не могу жить, т.е. длить, не умею жить во днях, каждый день – всегда живу вне себя. Это болезнь неизлечима и называется душа», — признавалась Марина Цветаева.
«Доживать-дожёвывать» она не пожелала. «Я не люблю земной жизни, никогда не любила, в особенности – людей. Я люблю небо и ангелов: там и с ними бы я умела».

Точное расположение места захоронения Цветаевой неизвестно. Её похоронили на южной стороне кладбища, у каменной стены. В 1960 году сестра поэтессы, Анастасия Цветаева, «между четырёх безвестных могил 1941 года» установила крест с надписью «В этой стороне кладбища похоронена Марина Ивановна Цветаева». В 1970 году на этом месте было сооружено гранитное надгробие.



«Самоубийство представляется нам «чёрной дырой» – прорывом в ткани смысла, которую плетёт человек» (И. Паперно. Самоубийство как культурный феномен).

Православие запрещает отпевание самоубийц, это большой грех. Но в 1990 году патриарх Алексий II дал благословение на отпевание Цветаевой.
Почему?

Я знаю правду! Все прежние правды — прочь!
Не надо людям с людьми на земле бороться.
Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь.
О чём — поэты, любовники, полководцы?

Уж ветер стелется, уже земля в росе,
Уж скоро звёздная в небе застынет вьюга,
И под землёю скоро уснём мы все,
Кто на земле не давали уснуть друг другу.
(3 октября 1915 года)

Впервые стихи Цветаевой я услышал в 1975 году в кинофильме «Ирония судьбы или с лёгким паром».

Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами,
Что никогда тяжёлый шар земной
Не уплывёт под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами
…



Что такое любовь?
Это боль отреченья,
Это радость вернуться к себе самому,
Это счастье без всякого разрешенья,
Это шанс вместе быть и не быть одному,
Это время, расставшееся с часами,
Это нежность оттаивающей души,
Это мука желания слиться телами,
Это чувство исчезнувшего Я и ТЫ,
Это слезы, когда умирают надежды,
Это стон иссушившей разум мечты,
Это грусть посреди безлюдной пустыни
одиноко падающей звезды...
(из моего романа «Чужой странный непонятный необыкновенный чужак» на сайте Новая Русская Литература

Так что же вы хотели сказать своим постом? – спросят меня.

Всё что я хочу сказать людям, заключено в основных идеях:
1\ Цель жизни – научиться любить, любить несмотря ни на что
2\ Смысл – он везде
3\ Любовь творить необходимость
4\ Всё есть любовь

А по Вашему мнению, это было УБИЙСТВО ИЛИ САМОУБИЙСТВО?

P.S. В статье использованы материалы открытых источников, журнал «Наша история. 100 великих имён» № 66, Ирма Кудрова "Жизнь Марины Цветаевой" и др.

Читайте продолжение темы в следующей статье «РАЗГАДКА ЛЮБВИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ».

© Николай Кофырин – Новая Русская Литература – https://www.nikolaykofyrin.ru